"Права человека в судебной системе"

«В зале судебного заседания первыми словами судьи в наш адрес было: «Вы варвары и на вас управа найдется…» За все время суда, судья ни разу не назвал нас по имени отчеству, ни даже по фамилии, а только: «Вы встаньте, Вы ответьте». Зато местного участкового, с которым он хорошо знаком, называл только по имени отчеству. […] показания свидетелей, с нашей стороны, которые свидетельствовали о том, кто строил баню и на чьи деньги, даже не были внесены в протокол. Судья не отреагировал на нашу просьбу сходить и посмотреть, либо отправить доверительное лицо, чтобы убедиться, на чьей территории находится баня. Его ответ был таков: «Еще буду ходить по всем дворам, я доверяю господину Колеганову, как представителю власти».

(Из обращения С. вх. № 099/ЛП-12 от 10.05.2012г.)

Есть два крайних стереотипа по отношению к судебной системе: в общественном сознании доминируют представления о повальной несправедливости российского правосудия (что не мешает сотням тысячам граждан обращаться ежегодно в суды), а в профессиональном сознании судейского сообщества преобладают установки, что все решения принимаются на основе формализованных требований закона и что 50% граждан неизбежно будут недовольны работой судов в силу несогласия с решениями судов, вынесенных в пользу одной из сторон.

Не менее категоричные суждения существуют и по отношению к деятельности Уполномоченного по правам человека: граждане, обратившиеся к омбудсмену, будучи не согласными с решениями судов, требуют их отмены и не принимают объяснения компетенции института уполномоченных по правам человека, не распространяющегося на органы судебной власти. Судейское же сообщество, основываясь на принципе независимости судов, считает недопустимым любые действия, направленные на формирование позиции судей по предметам исков или оценок судебных актов.

Работа судов оценивается внутри судебной системы по определенному комплексу строго формализованных показателей, которые выработаны многолетней практикой, поддаются отражению в официальной статистической отчетности и закреплены в нормативно-правовых документах.

В числе основных отчетных показателей: а) количество рассмотренных дел с дифференциацией по категориям; б) сроки рассмотрения дел; в) «стабильность» судебных решений – то есть удельный вес отмененных вышестоящей инстанцией; г) соблюдение формальных процедурных требований к рассмотрению дел в различных видах производств; д) факт исполнения судебных процедур и сроки их исполнения и т.д.

Не отрицая не только необходимости всего названного, но и объективной обусловленности всех отчетных показателей, нельзя не обратить внимания на их преимущественно формальный характер, на опосредованную связь с существом судебного дела, на отсутствие принципиальной возможности прислушаться к тем аргументам в жалобе, которые не привязаны к официальной отчетности, а значит – на формальную допустимость на эти аргументы вообще никак не отвечать.

Именно поэтому не могу согласиться с точкой зрения, выраженной Управлением Судебного департамента в Самарской области по итогам внесения предыдущего доклада Уполномоченного: «Показатели работы судов рассчитываются по особым, строго установленным в судах нормам. […] Поэтому проведение собственного анализа представленных Вам статистических сведений и увязывания его выводов с соблюдением прав человека на судебную защиту не совсем обоснованно»[1].

 Между тем, система официальных показателей не способна учитывать спящего во время судебного заседания судью, принятия судом согласия с предъявленным обвинением от человека, находящегося в состоянии наркотического опьянения или абстинентного синдрома, и многое другое.

Все названное – это реальная жизнь. И способность реагирования на неординарные жизненные явления – это тоже показатель ее эффективности.

Совсем иначе реагируют на доклады Уполномоченного в службе судебных приставов. Подробнейший анализ всех приведенных в докладе за 2011 год жалоб с указанием принятых мер по взысканиям долгов в интересах наших заявителей и дисциплинарных мер по отношению к должностным лицам, допустившим нарушения, – это достойная реакция на информацию омбудсмена[2]. Должна подчеркнуть, что по вопросам исполнительных производств существует оперативное рабочее взаимодействие не только между Уполномоченным по правам человека в Самарской области и руководителем УФССП по Самарской области Гозданкером А.Я., но и между аппаратом Уполномоченного и структурными подразделениями на территории области. Очень важно, что обращения омбудсмена в интересах граждан рассматриваются приставами не как вмешательство в дела федеральной структуры, а как сигнал о проблемах конкретных заявителей.

Содержательным по сути был и отзыв руководства Службы мировых судей Самарской области по вопросам оснащения залов судебных заседаний средствами аудиопротоколирования и создания безбарьерной среды для маломобильных граждан в зданиях, занимаемых мировыми судами[3].

За последние годы и среди судей Самарской области произошла определенная переоценка подходов, которая, на наш взгляд, повлияла на положение дел в лучшую сторону.

Одним из проявлений этого является ситуация с бывшим мировым судьей судебного участка №59 Самарской области Кузьминым С.В., который с нарушением правил территориальной подсудности рассмотрел заявление гражданина о взыскании задолженности по выплате заработной платы в размере 48 млн. рублей за 3 месяца (!), - при том, что ранее ИФНС были приостановлены операции по счетам организации, и единственным законным вариантом снять деньги со счета являлось снятие заработной платы. Совершенно очевидно, что судья пытался помочь заявителю «спасти» денежные средства фирмы. Кузьмин С.В. был привлечен к дисциплинарной ответственности в виде досрочного прекращения полномочий с лишением квалификационного класса в порядке ст. 12.1 Закона РФ «О статусе судей в Российской Федерации» по представлению председателя Самарского областного суда Л.П. Дроздовой за грубейшие нарушения норм гражданско-процессуального законодательства и Кодекса судейской этики[4].

Независимость суда и потребности общества в правосудии

Взаимодействие Уполномоченного по правам человека с судебной системой по обеспечению защиты прав и основных свобод человека и гражданина традиционно характеризовалось следующими чертами:

- органы судейского сообщества не без оснований считали всю судебную систему государственной организацией профессиональных юристов, а потому – не нуждающейся в чьей-либо помощи «со стороны», а уж тем более – в каком-то общественном, то есть, по определению, непрофессиональном контроле;

- руководство судов и сами судьи воспринимали систему гарантий судебной защиты гражданских прав как достаточно совершенную и были уверены, что вправе действовать только так, как прямо предписано процессуальным законом и как принято поступать в аналогичных случаях в судебной практике региона и России в целом;

- факт прохождения дела через определенную судебную инстанцию воспринимался как железное основание ссылаться на уже состоявшееся судебное решение в ответе на жалобу любого заявителя и предлагать ему использовать оставшиеся способы судебного обжалования, не рассматривая его доводы по существу.

Непростое обсуждение подходов к соотношению деятельности Уполномоченного по правам человека и деятельности судебных органов, а также складывающаяся  годами практика корректного взаимодействия привели постепенно к тому, что суды и руководство судов воспринимают Уполномоченного не как помеху в повседневной работе, не как очередного адресата формальных ответов, а как источник информации, адекватно отражающий проблемы правосудия, как своеобразный «канал обратной связи» с обществом.

На протяжении последних 8 лет сложилась практика предоставления Уполномоченным по правам человека ответов заявителям в виде развернутых правовых оценок ситуации (заключений), которые те предъявляли в судах с ходатайствами о приобщении к материалам дела. На усмотрение судей эти заключения приобщались – для рассмотрения или для обозрения, но решение в любом случае оставалось за судьей.

 За последние 4 года сложилась практика запросов судей мнения Уполномоченного, как правило, в качестве третьей стороны по делу. Считаю крайне важной позицию Председателя Самарского областного суда Дроздовой Л.П., озвученную в ходе коллегии судей 9 февраля 2012 года и адресованную судейскому корпусу: правовые заключения Уполномоченного по правам человека готовят профессиональные юристы с большим опытом работы в соответствующих сферах, поэтому эти документы подлежат изучению, хотя, в конечном счете, решение остается за судьями. Именно в силу этого выраженное Уполномоченным мнение не является вторжением в деятельность судов, но является предпосылкой для дополнительного анализа доводов спорящих сторон.

Расширение полномочий российских омбудсменов в части судебной защиты прав граждан стало предметом обсуждения в ходе встречи с Президентом Российской Федерации Путиным В.В. 16 августа 2012 года, по итогам которой даны поручения разработать предложения по законодательному закреплению возможности обращения уполномоченных по правам человека в суд в защиту неопределенного круга лиц в случаях, если их права были нарушены незаконными действиями или бездействием органов публичной власти.

Президент Российской Федерации Путин В.В.:

«В квалификационной коллегии принимают участие сами судьи. Можно ли предусмотреть возможность участия полномочного по правам человека? Я думаю, что надо подумать над этим. Я, например, здесь не вижу каких-то противопоказаний. На первый взгляд, мне представляется, что это не будет покушением на независимость. Это же не неисполнение судом своих прямых обязанностей по судопроизводству. Это рассмотрение каких-то дисциплинарных вопросов, вопросов этического характера, морально-нравственного. […] Конечно, надо с судейским сообществом посоветоваться, это само собой разумеется, но действовать в этом направлении, кажется, вполне обоснованно было бы»[5].

Обращения граждан к Уполномоченному по правам человека зачастую являются крайней мерой после того, как никакая иная структура не смогла в полном объеме защитить право гражданина. Но в ряде случаев обращения поступают к Уполномоченному лишь потому, что граждане не знают, какой именно орган государственной власти может помочь им реализовать свои права. В 2012 году к Уполномоченному поступило более 250 обращений граждан, обвиняемых в преступлениях или осужденных к лишению свободы и не согласных с приговорами судов. В большинстве данных обращений содержится просьба об отмене приговора суда либо о его изменении. Понятно, что Уполномоченный не имеет права пересматривать приговоры и решения судов, как понятно и то, что он и не собирается на это претендовать. Но такая позиция, основанная на законе, с трудом воспринимается заявителями.

Нередко заявители считают, что самого факта обращения к Уполномоченному по правам человека в Самарской области достаточно, чтобы несправедливое, по их мнению, решение суда было незамедлительно отменено.

К такому можно отнести обращение Г. в интересах своего совершеннолетнего сына Б.[6], поступившее на личном приеме Уполномоченного, с заявлением о несогласии с судебным решением, вынесенным в заочном порядке. Заявительницей устно были изложены свои доводы, но при этом она настаивала на личном вмешательстве омбудсмена с целью отмены судебного решения, что недопустимо.

Предлагаю руководству Самарского областного суда и прокуратуре Самарской области совместно с Уполномоченным по правам человека объединить усилия по правовому просвещению населения в части разъяснения прав граждан на судебную защиту.

2012 год: слышимость доводов граждан в судах

Уполномоченный обращается к органам правосудия с двумя главными целями: во-первых, услышать аргументы в пользу принятых судебных решений, если эти аргументы не были ясны из самих текстов этих решений, и, во-вторых, предложить самим судам услышать те аргументы заявителей, которые, возможно, не были услышаны в процедурной повседневности.

Отношение людей к судам определяется способностью самих судов адекватно отреагировать на доводы, заслуживающие внимания. Далеко не всегда требуется, чтобы все принимаемые судебные решения были исключительно в пользу этих граждан. Человеку часто достаточно просто быть услышанным.

Так, из обращения Д. следует, что, будучи осужденным за совершение преступления, признав вину и находясь в местах лишения свободы, он неоднократно обращался с заявлениями в органы полиции, прокуратуры, суды по факту мошенничества, совершенного в отношении него самого[7]. Однако, видимо, стереотипы профессионального сознания правоохранителей оказались препятствием на пути защиты прав человека, уже имеющего клеймо преступника и в силу этого не заслуживающего действенной защиты со стороны государства. После разъяснений Уполномоченного Д. обратился в суд с заявлением о признании незаконным постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Суд признал правоту Д., и дело все-таки было возбуждено.

Формально ни судья, постановивший решение, ни его руководство не обязано комментировать принимаемые решения и даже разъяснять их. Но опыт работы с обращениями граждан показывает, что со многими судебными решениями люди не согласны не только потому, что эти решения приняты не в их пользу, но и потому, что они не вполне ясно мотивированы или их мотивировочная часть вступает в определенное противоречие с доводами одной из сторон.

Общественный резонанс вызвало решение Советского районного суда г. Самары по иску К. к Б., когда заявитель обнаружил различия в 2 экземплярах мотивировочной части текста, при том, что вывод суда был одинаковым. Это явилось основанием для его обжалования вплоть до Верховного суда РФ, который не усмотрел оснований для отмены и согласился с позицией самарских судов[8].

Поскольку заявительница была убеждена, что изменение в мотивировочной части повлияли на соблюдение ее материальных прав, ее доводы стали предметом внимательного изучения Уполномоченным по правам человека с привлечением внешних экспертов (без претензий на правовые последствия, но с учетом заинтересованности К. в независимом правовом анализе). Анализ судебных актов и всех имеющихся в деле документов показал, что единственным отличием «второго» варианта решения является признание направленности притворной сделки дарения спорной квартиры не на прикрытие завещания, а на прикрытие договора ренты (пожизненного содержания с иждивением). Но самой сути притворной сделки это никак не отменяет и не влечет нарушения прав заявительницы.

Тем не менее, наличие двух вариантов судебных решений было признано руководством Самарского областного суда[9]. Выяснены и причины: по запросу заявительницы помощница судьи в отсутствие дубликата судебного акта распечатала его проект, который был внесен в банк судебных решений и который отличался от подлинного решения суда в части мотивировки. Судья Картунова Л.К. и председатель Советского районного суда г. Самары были предупреждены о дисциплинарной ответственности. Усилен контроль за ведением банка судебных решений и выдачей их копий сторонам процесса.

И хотя заявительнице будет не просто смириться с этими выводами, в том числе и в силу распространенных стереотипов «круговой поруки» в судейском корпусе, хочу отметить, что руководство областного суда не стало «закрываться» от неприятной темы и нашло способ объясниться с журналистами, поставившими вопрос в публичной плоскости.

Особое внимание к доводам сторон требуется от судей при принятии решений о мерах пресечения в виде заключения под стражу.

Традиционная судебная практика основана на приоритете доводов следствия, в основном, касающихся тяжести совершенных преступлений и второстепенности доводов стороны защиты. В постановлении Пленума Верховного Суда России от №22 от 29 октября 2009 г. «О практике применения судами мер пресечения в виде заключения под стражу» прямо указано на необходимость мотивировать каждое судебное решение о заключении под стражу путем анализа конкретных фактических обстоятельств, позволяющих считать, что без лишения данного человека свободы в данном случае невозможно обойтись. Тем важнее было услышать от Председателя Самарского областного суда Дроздовой Л.П. в ходе семинара-совещания судей, состоявшегося 14 февраля 2013 г. мнение о необходимости мотивировать каждое решение о заключении под стражу и изучении всех обстоятельств в каждом конкретном случае.

Однако, несмотря на это, немотивированные или мотивированные формально судебные решения из практики избрания мер пресечения полностью не исчезли, а альтернативные заключению под стражу меры пресечения – домашний арест и залог по-прежнему остаются экзотикой и исчисляются единицами. Такое положение в Российской Федерации в целом многократно было предметом рассмотрения Европейского Суда по правам человека.

По совокупности обращений российских граждан за последние годы в постановлении по делу «Ананьев и другие против Российской Федерации» от 10 января 2012 г. было специально указано, что российскими судами крайне редко используются альтернативные заключению под стражу меры пресечения несмотря на очевидную переполненность следственных изоляторов и на публичные заявления российских властей о необходимости изменить эту ситуацию. В названном постановлении указано также, что по представленным российскими властями данным, российскими судами удовлетворяется, в среднем, за последние 5 лет 90% ходатайств органов предварительного расследования о применении в качестве меры пресечения заключения под стражу и 98% - ходатайств о продлении его срока.

Удельный вес отклоненных ходатайств колеблется на уровне 10% и 2% соответственно. В постановлении приводится цитата из принятых еще в конце 1990-х годов рекомендательных стандартов международного сообщества о том, что само по себе расширение тюремных площадей не решает проблемы перенаселенности тюрем и что «применение предварительного заключения и его длительность должны быть сведены к минимуму, совместимому с интересами правосудия». Уже тогда международное сообщество как альтернативу заключению под стражу рекомендовало ограничение передвижения подследственных и контроль за ними, в том числе и с использованием электронных средств.

Более подробный анализ судебной статистики по избранию мер пресечения и продления сроков содержания под стражей содержится в разделе «Права человека в местах принудительного содержания». Здесь же хочу обратить внимание на негативные практики, когда с момента фактического задержания и до составления протокола в порядке ст. 91 Уголовно-процессуального кодекса РФ задержанные лица лишаются свободы на срок более суток.

Так, в ходе рассмотрения обращения Д. стало известно, что с момента фактического задержания и до момента составления протокола в порядке ст.91 УПК РФ, он более суток незаконно находился в ОВД Кировского района г. Самары, о чем сообщил суду при избрании ему меры пресечения в виде заключения под стражу[10]. Судом отмечены указанные доводы заявителя, но проигнорирован явный факт нарушения закона сотрудниками полиции; не направлено даже частное определение о несоответствии сроков задержания. Лишь после вмешательства Уполномоченного, прокуратурой Самарской области по данному факту организовано проведение проверки в порядке ст.ст. 144, 145 УПК РФ.

Но за это время следствие завершилось, в настоящее время Д. осужден, приговор Кировского районного суда г. Самары, оставленный без изменения судебной коллегией по уголовным делам Самарского областного суда, вступил в законную силу; заявитель его и не оспаривает. Но если бы суд воспользовался своим правом, предоставленным ему ч. 4 ст. 29 Уголовно-процессуального кодекса РФ и своевременно обратил внимание соответствующих должностных лиц на допущенные нарушения, то тем самым продемонстрировал, что основной функцией суда является осуществление правосудия, а не подготовка формальных документов на основании представленных правоохранительных органами данных. Тем более, что основные нарушения личных и процессуальных прав задержанных граждан происходят как раз тогда, когда они оказываются «между небом и землей», то есть фактически уже лишены свободы передвижения, но еще не оформлены под соответствующую юрисдикцию государства.

Сама практика вынесения частных определений в адрес должностных лиц – минимальна, даже если права граждан восстановлены судебными решениями. Суды, удовлетворив в 2012 году 2 502 исков граждан из 4 242 дел публично-правовых отношениях (а это 59%), вынесли только 1 частное определение по допущенным нарушениям[11]. А ведь это как раз делает ошибки и нарушения должностных лиц признаваемыми.