Глава II. Личные права человека в Самарской области. Раздел 2.3. Права человека в судебной системе

(Жалоба Г. Уполномоченному по правам человека в Самарской области вх. № 124/Г-12 от 13.02.2012 г.)

В настоящее время уже во всех слоях российского общества достигнуто понимание того, что реформирование судебной системы – это ключевое звено любых социальных преобразований. Выявлены и основные «болевые точки» российского правосудия, и направления совершенствования его системы. Кандидат в Президенты России, Председатель Правительства РФ В.В.Путин в своей программной статье посвятил проблемам судебной системы специальный раздел, отмечая в нём необходимость максимальной открытости правосудия вплоть до Интернет-трансляций судебных заседаний и опубликования стенографических отчётов о них, а также необходимость «возрождения судебной журналистики»[1]. Известно, что в любых реформах всегда присутствуют формальный (организационно-управленческий) и содержательный моменты. Известно также, что формальные признаки реформирования достаточно просто фиксируются и отражаются в статистической и иной отчётности.

Содержательная сторона правосудия – это система взаимоотношений судебной власти (в лице конкретных судей и работников аппарата судов) с конкретными гражданами.

Эта сторона правосудия значительно сложнее отражается в системе официальных показателей, но именно она в наибольшей степени характеризует качество правосудия в стране и профессионализм его кадрового корпуса.

Содержательная сторона правосудия – это главный предмет интереса Уполномоченного в отношении судебной системы, а сопоставление её с организационно-управленческой составляющей судебной реформы – главная тема диалога с судейским сообществом.

Как строился диалог региональных органов
судебной власти с Уполномоченным по правам человека
в Самарской области в 2011 году

Важно отметить, что в реформировании системы правосудия Самарская область находится в России на очень неплохом счету. Важными показателями этого процесса являются: степень открытости (транспарентности) судебной системы и судебной деятельности; обеспечение разумных сроков осуществления правосудия.

Очевидны успехи самарских судей и в борьбе с волокитой в судебном разбирательстве. В ходе совещания судей Самарской области по итогам работы судов области за 9 месяцев 2011 года, состоявшегося 27 октября 2011 года, Председатель Самарского областного суда Дроздова Л.П. подчеркнула, что «судьи должны исключить случаи волокиты, повысить качество судебных постановлений, соблюдать при отправлении правосудия этические нормы и принципы, укреплять авторитет судебной власти, повышать доверие к суду общества и каждого человека»[2]. Со сказанным невозможно не согласиться. Именно этого ждут от судебной системы граждане.

Практика применения Федерального закона от 30.04.2010 г. № 68-ФЗ «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок» пока невелика, но является важным стимулом своевременного рассмотрения дел в судах.

Самарским областным судом за 2011 год рассмотрено 8 гражданских дел о присуждении компенсации, из них: заявленные требования удовлетворены – по 2 делам о присуждении компенсации за нарушение права на исполнение в разумный срок судебного акта; отказано в удовлетворении заявленных требований – по 6 делам за нарушение права на судопроизводство и на исполнение судебных актов в разумный срок. Сумма присужденных компенсаций составила 41 000 рублей.

Есть официальные показатели работы российских судов, составляющие предмет традиционной обеспокоенности общества и основных его претензий к судебной системе. Эти показатели являются постоянным предметом мониторинга Уполномоченного по правам человека и отражаются в ежегодных докладах.

Из года в год сохраняется ничтожно низкий, на уровне статистической погрешности, процент оправдательных приговоров. Если сравнивать количество оправданных в районных судах, то есть в основном звене судебной системы, то тенденция выглядит так: в 2009 году было оправдано 23 человека, в 2010 – 19, в 2011 – 14 человек. И это притом, что общее количество уголовных дел, рассмотренных районными судами, уменьшилось в сравнении с 2010 годом на 12,2 %, а количество осужденных в районных судах уменьшилось за это же время на 11,8 %. Если привести к общему знаменателю все эти цифры, то получится, что количество оправдательных приговоров осталось на уровне, не превышающем 1 процент.

Аналогичная картина в мировых судах, хотя в абсолютных показателях количество оправданных здесь значительно выше: 176 – в 2009 г., 178 – в 2010 г. и 145 – в 2011 г. при общем уменьшении количества уголовных дел, рассмотренных мировыми судьями в 2011 в сравнении с 2010 годом на 4,5 %[3].

В отношении количества оправдательных приговоров официальная позиция Самарского областного суда выражена следующим образом: «Имея статистику оправдательных и обвинительных приговоров нельзя сделать вывод о хорошей или плохой работе суда. Такие цифры свидетельствуют лишь о качестве следствия, а не о качестве уголовного судопроизводства»[4]. Таким образом, с точки зрения официальных представителей судейского сообщества, низкий процент оправдательных приговоров – это показатель высокого качества предварительного следствия.

Иначе понять сказанное в письме нельзя. Так же, как и согласиться с этим. Даже первые лица государства отмечают отличительную черту российской судебной системы как «ярко выраженный обвинительный, карательный уклон», публично признавая оценки правозащитников, отрицаемые самими органами судебной власти[5].

Практика удовлетворения судами ходатайств органов уголовного преследования об избрании заключения под стражу в качестве меры пресечения имеет тенденцию к изменению. Процент удовлетворенных судами ходатайств о заключении под стражу хотя и остается по-прежнему высоким, но в последние годы обнаруживается тенденция к его снижению – (85% в 2011 году в сравнении с 87% в 2010 году)[6]. Положительную динамику подчёркивает тот факт, что общее количество принятых судами постановлений об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу в 2010 году в абсолютных показателях снизилось в сравнении с 2009 годом (3961 в сравнении с 4941 соответственно).

По-прежнему ничтожно мала и практика применения таких мер пресечения, как залог и домашний арест. В какой-то части и эти показатели тоже меняются, хотя гораздо менее заметно.

Положительно следует оценить тот факт, что органы предварительного расследования стали обращаться в суды с ходатайствами об избрании в качестве меры пресечения домашнего ареста. В 2008 и в 2009 годах применение судами домашнего ареста имело место по 1 случаю в год. В 2010 судом удовлетворено два из четырех ходатайств о домашнем аресте и четыре ходатайства о залоге в отношении пяти лиц[7].

В 2011 году по данным Управления Судебного департамента по Самарской области по результатам рассмотрения 4 099 ходатайств органов уголовного преследования об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу в 3 случаях суды избрали залог, а в 15 – домашний арест.[8] Несмотря на невысокие показатели в этой части, нельзя не усмотреть общей тенденции к усилению правозащитной направленности судебного контроля за предварительным расследованием.

Принципиальные возражения руководства Самарского областного суда вызвало положение прошлогоднего доклада Уполномоченного о том, что, в случаях рассмотрения уголовных дел в особом порядке (64,8% от общего количества рассмотренных) при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением в соответствии с главой 40 УПК РФ «суд не осуществляет правосудие». Это, как сказано в письме руководства областного суда, «не соответствует действительности и является неправомерной оценкой». И в качестве опровержения перечисляются процессуальные условия, наличие которых подлежит выяснению судом в соответствии с правилами главы 40 УПК и разъяснениями Пленума Верховного Суда России[9]. Однако само по себе это отнюдь не означает 100%-ного обеспечения судом соблюдения всех этих процедурных условий и уж тем более это не означает осуществления правосудия, если под ним понимать не просто «судебное делопроизводство», а полноценную реализацию независимой судебной власти.

В отличие от американской системы правосудия, в которой «сделкой о признании» завершается в среднем 94-96% всех уголовных дел, оценки российских специалистов в отношении отечественного «особого порядка» более настороженны. Для таких оценок действующий закон дает очевидные нормативно-правовые основания. Согласно ч.2 ст.77 УПК РФ «признание обвиняемым своей вины в совершении преступления может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении его виновности совокупностью имеющихся по уголовному делу доказательств»; далее – согласно ч.3 ст.240 УПК РФ «приговор суда может быть основан лишь на тех доказательствах, которые были исследованы в судебном заседании»; и наконец, исследованию доказательств посвящена та часть судебного заседания (судебное следствие – ст.274 УПК РФ), которая как раз и отсутствует при особом порядке (ч.5 ст.316 УПК РФ).

Проблема усугубляется тем, что противоречие заложено даже в формулировке самого названия особого порядка в статье 314 УПК: «постановление приговора без проведения судебного разбирательства». Если учесть, что под «судебным разбирательством» законодатель понимает любое судебное заседание (п. 51 ст.5 УПК РФ), то в этой формулировке есть очевидная неточность: судебное заседание при особом порядке проводится. Понятно и то, по каким причинам в названии упоминавшегося постановления Пленума Верховного Суда РФ, специально посвященного «особому порядку», это противоречие текста закона не воспроизводится.

Трудно предположить, что высококвалифицированные специалисты от судебной системы никогда не задумывались над этими законодательными противоречиями, описанными, так или иначе, в любом вузовском учебнике уголовного процесса. Однако совсем нетрудно допустить, что человек, не имеющий юридического образования или тем более попавший в жернова уголовной юстиции, воспримет законодательную формулировку «без проведения судебного разбирательства» как «без осуществления правосудия».

Задача профессионалов в этой ситуации – исчерпывающе объяснить, в чем состоят те компенсационные механизмы, которые позволяют считать правосудием деятельность судьи или коллегии судей по делам, рассматриваемым в особом порядке, предусмотренном в главах 40 и 40.1 УПК РФ. Если процессуальная деятельность судьи в таких случаях сводится к официальной «регистрации» формально фиксируемых моментов процедуры – факта признания совершеннолетним обвиняемым себя виновным в том преступлении, которое описано в соответствующих процессуальных документах, факта заявления ходатайства о применении особого порядка в предусмотренный законом момент; факта участия защитника и факта согласия указанных в законе лиц, то этого явно недостаточно, чтобы считать происходящее полноценным правосудием. Непосредственное наблюдение за применением особого порядка в российских судах позволяет выявить именно такой – процедурно-формальный вариант «судебного делопроизводства» в порядке главы 40 УПК.

Официальная позиция Самарского областного суда по содержанию этих процедур усматривается из утверждения, что «суд может постановить обвинительный приговор без проведения судебного разбирательства только при условии, что обвиняемый признает обвинение обоснованным, подтвержденным доказательствами по уголовному делу».[10] Однако закон не требует таких интеллектуальных усилий от самого обвиняемого. Ничего подобного не сказано ни в статьях главы 40 УПК, ни в постановлении Пленума Верховного Суда РФ, посвященном особому порядку. Напротив, в ч.7 ст.316 УПК РФ такое требование предъявлено к самому судье: «Если судья придет к выводу, что обвинение, с которым согласился подсудимый, обоснованно, подтверждается доказательствами, собранными по уголовному делу, то он постановляет обвинительный приговор…». Это требование, в совокупности с правилами ч.5 той же статьи и ч.2 ст.314 УПК РФ об обязанности судьи удостовериться в добровольности заявления ходатайства обвиняемым, в свободе его волеизъявления при этом, в полном осознании им всего происходящего в суде и всех последствий своего ходатайства и постановления приговора в особом порядке как раз и являются теми компенсационными механизмами, позволяющими в развитой правовой системе не превратить упрощенный порядок судопроизводства в «карательное упрощенчество».

К слову заметим, что американский судья задает подсудимому до нескольких десятков не только процедурных, но и тестовых вопросов, направленных на выяснение уровня владения языком судопроизводства, уровня интеллектуального развития, позволяющего адекватно оценивать саму «сделку» и все ее фактические и юридические последствия, степень свободы выбора линии процессуального поведения и т.д. Российский судья столь же дотошен, принимая решение об осуждении человека без непосредственного исследования доказательств?

Оставляя этот вопрос на усмотрение самого судейского сообщества, напомним, что в докладе Уполномоченного за 2010 года отмечена деталь, которая, по-прежнему, не кажется нам случайной: «наиболее вопиющие жалобы в адрес Уполномоченного о незаконных методах расследования и неправомерном осуждении касаются дел по обвинению в незаконном обороте наркотических средств, и именно по этой категории уголовных дел судебная статистика отмечает наибольший процент (23,8 %) применения особого порядка судебного разбирательства». Жаль, что это обстоятельство так и не привлекло внимание судейского сообщества.

Между тем, как следует из анализа многолетней почты Уполномоченного, люди признают вину и по причине наркотической зависимости, и под физическим или психическим принуждением в отношении как самих обвиняемых, так и их близких, и вследствие заблуждения, которое создается и поддерживается заинтересованными лицами, и в болезненном состоянии, и от усталости от пыток и оскорблений, и по тысяче других причин.

Жалобы по поводу пыток и других форм принуждения в целях получения признаний в совершении преступлений по-прежнему составляют значительное количество обращений граждан в связи с производством предварительного расследования, часть из них традиционно относится к деятельности органов следствия и дознания в системе ФСКН. Даже с учетом необоснованных жалоб, авторы которых путем их написания в различные инстанции пытаются привлечь к себе внимание и уйти от ответственности, едва ли можно утверждать, что такие явления отсутствуют начисто на предварительном расследовании.

Стало быть, существуют весьма серьезные различия между правосудием и деятельностью, «процедурная чистота» которой превалирует над желанием разобраться в существе дела. Кто, как не суд должен предотвратить малейшую опасность официальной фиксации ложного признания под видом согласия с предъявленным обвинением?

Правозащитная сущность компенсационных механизмов при рассмотрении судами уголовных дел в «особом порядке» и далее будет предметом особо пристального внимания Уполномоченного, поскольку количество рассматриваемых по правилам главы 40 УПК РФ уголовных дел неуклонно растет. Только в мировых судах «особый порядок» применялся в 2011 году в 6 446 случаях (для сравнения – в 2010 году – в 5 421 случае). «Прирост» за год составил 18,9%, и это при общем снижении количества рассмотренных мировыми судьями уголовных дел на 4,5%.

Отдельный интерес в этом контексте представляют данные о применении «особого порядка» по делам о преступлениях в сфере незаконного оборота наркотических и психотропных веществ. В официальной форме статистической отчетности Судебного департамента при Верховном Суде РФ эта категория обозначена единой строкой – ст.ст.228-233 УК РФ – для мировых и районных судов без дифференциации по подсудности.

По данным Управления Судебного департамента в Самарской области в 2011 году мировые судьи постановили в особом порядке 4 из 4 приговоров по делам о преступлениях, связанных с незаконным оборотом наркотиков, то есть 100%. Аналогично выглядела статистика 2009 года (11 из 11), а в 2010 году в особом порядке мировые судьи не вынесли ни одного из 10 приговоров по таким делам.

Судьи районного звена, по этой же категории отнесенных к их компетенции дел, в 2011 году в особом порядке постановили 3 256 приговоров из 4 397, то есть 74,0% – без малого три четверти! В 2010 году аналогичные показатели составили соответственно: 3 237 из 4 823, то есть 67,1%, а в 2009 году – 3 241 из 5 040, то есть 64,3%. Тенденция к росту очевидна, и в 2011 году она заметно усилилась[11].

Отношение к «особому порядку» судебного разбирательства исключительно как к способу «упростить жизнь» следственного аппарата и всей обвинительной машины государства отчетливо просматривается из интервью «Российской газете» Председателя Следственного комитета России А.И. Бастрыкина. Сетуя на то, что суды прекращают слишком много уголовных дел по реабилитирующим основаниям, А.И. Бастрыкин особо отмечает нежелательность этого при применении «особого порядка»: «Здесь и спора никакого нет, обвиняемый сам согласен закончить все скорее. Однако даже в таких обстоятельствах для подсудимого не все потеряно. Дела 83 тысяч человек, согласившихся на особую процедуру и фактически смирившихся с наказаниями, были прекращены[12]». Хочется надеяться, что стремление «закончить все скорее» никогда не будет главным побудительным мотивом ни в деятельности судов, ни в диалоге гражданского общества с судебной системой.

Вопросы открытости судебной деятельности во многом решаются посредством повсеместного внедрения Государственной автоматизированной системы «ГАС «Правосудие» и обеспечения контакта со средствами массовой информации.

В соответствии со статьей 15 Федерального закона от 22.12.2008 № 262-ФЗ «Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов в Российской Федерации» тексты судебных актов, подлежащих опубликованию, размещаются в сети "Интернет" в полном объёме (за исключением не подлежащих размещению в сети "Интернет" текстов судебных актов согласно п.5 ст.15 вышеуказанного закона).

В судах Самарской области данные требования закона исполняются в полной мере и находятся на постоянном контроле у Председателя Самарского областного суда и его заместителей по уголовным, административным и гражданским делам с проведением ежемесячного анализа данных мониторинга размещаемых в сети Интернет текстов судебных актов районных (городских) судов и мировых судей Самарской области, предоставляемого Управлением Судебного департамента в Самарской области и Службой мировых судей в Самарской области.

В рамках реализации вышеуказанного Федерального закона от 22.12.2008 года № 262-ФЗ на сегодняшний день открыты сайты всех районных (городских) судов области и мировых судей, на которых постоянно размещается доступная широкому кругу лиц информация о движении дел, о делах назначенных к рассмотрению, о принятых судебных постановлениях.

За 2011 год сайты судов Самарской области посетили более 710 000 человек, в том числе сайт Самарского областного суда – более 128 000 человек, сайты районных (городских) судов – более 542 000 человек, сайты мировых судей Самарской области с сентября 2011 года посетили более 40 000 человек.
Во всех районных (городских) судах Самарской области назначены ответственные сотрудники за взаимодействие со средствами массовой информации, которые регулярно определяют актуальность запланированных к рассмотрению дел и о наиболее интересных сообщают в местные СМИ.

В 2011 году в различных СМИ вышло 175 развернутых публикаций о деятельности судов Самарской области, включая персональные выступления и интервью судей. Не реже одного раза в квартал руководство Самарского областного суда и районных судов проводило мероприятия с участием средств массовой информации[13].

Информационная открытость судебной системы – это не только размещение судебных актов в государственной автоматизированной системе «Правосудие», не только и не столько количество публикаций в СМИ и мероприятий, проведенных с их участием. Это ещё и готовность к содержательному диалогу с людьми, к объяснению в доступной для населения форме правовой политики судов, разъяснения судебных решений, принятых по наиболее актуальным делам, в средствах массовой информации.

Оценивая готовность руководства Самарского областного суда к диалогу, информационному обмену со структурами гражданского общества, со средствами массовой информации и с Уполномоченным по правам человека как очевидный позитивный сдвиг в реформировании судебной системы, нельзя не отметить моменты несовпадения в содержательной стороны этого диалога.

В нашем информационном взаимодействии с разной степенью остроты иногда проявляются две глобальные проблемы всего российского правосудия:
- восприятие правосудия исключительно как профессиональной епархии той части государственного чиновничества, которая занята в судебной системе;
- приоритет формальной, процедурно-бюрократической составляющей судебной деятельности над её социально-сущностным содержанием.

22 ноября в г. Самаре   состоялось заседание Круглого стола российских уполномоченных по правам человека. В центре внимания участников была тема «Соотношение судебных и несудебных органов в защите прав человека»

Полностью разделяем и поддерживаем позицию руководства Самарского областного суда, что «объединение усилий судебной власти и общественных организаций позволит эффективно и своевременно решать многие проблемы правосудия, с использованием информационных, правовых и организационных ресурсов в планировании и реализации совместных мероприятий»[14].

Одновременно рассчитываем на преодоление весьма критического отношения к попыткам предложить для рассмотрения неофициальное, не профессиональное юридическое, а общечеловеческое и социальное толкование материально-правовых и процессуальных институтов. Возможно, эти представления не всегда укладываются в строгие рамки юридического мышления, но именно такой подход позволяет понимать сущность и обоснованность представлений наших граждан о судебной системе и претензий к её деятельности. Уполномоченному по правам человека и иным представителям органов государственной и общественной правозащиты, как правило, приходится иметь дело с этими оценками в своей повседневной практике.

Главный же смысл диалога между судебной системой и институтами гражданского общества видится Уполномоченному в том, чтобы соотнести профессиональные и обыденные представления о судебной системе и попытаться найти соответствие между тем и другим. В этом соответствии, а не во взаимных упреках – главный залог социального мира и согласия, к которому все мы так по-разному стремимся. Крайне непродуктивно, в этом контексте, в явных и скрытых формах бороться за пальму первенства в степени «правозащитности» своей деятельности.

Гораздо важнее является достижение общего понимания форм соотношения судебных и несудебных органов в защите и восстановлении прав человека. На сегодняшний день такое понимание достигнуто. Используются следующие формы, не противоречащие действующему законодательству и не посягающие на независимость судебной системы:

- участие Уполномоченного и сотрудников его аппарата в качестве третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований относительно предмета спора по инициативе одной из сторон или судей в соответствии со ст.43 ГПК РФ;

- разъяснение заявителям порядка судебного обжалования и наиболее целесообразной тактики судебной защиты со стороны Уполномоченного по правам человека;

- присутствие Уполномоченного по правам человека и сотрудников его аппарата в открытых судебных заседаниях, что влияет не только на соблюдение норм процессуального права, но и в определенной степени стабилизирует обстановку в процессе, особенно в острых конфликтных ситуациях, наиболее характерных для судебных заседаний по многим «резонансным» делам;

- предоставление заявителям правового заключения по предмету его обращения, совпадающего с предметом искового заявления в суд – в этом случае заявитель может ходатайствовать о приобщении данного документа к материалам дела, а судья принять соответствующее решение или отказать.

В этом случае исключатся какое-либо вмешательство в судебную деятельность, но сохраняется возможность использования «дружеского мнения», что было поддержано Председателем Самарского областного суда Дроздовой Л.П. на семинаре-совещании судей 09.02.2012 года как положительная практика, позволяющая использовать мнение независимых квалифицированных юристов.

Такая практика позволяет добиться восстановления нарушенных прав в тех ситуациях, когда наличие особых интересов в деле или сформировавшаяся позиция органов исполнительной власти не позволяют добиться справедливости рядовым гражданам. Так, по обращению Уполномоченного по правам человека прокурором Самарской области было принесено надзорное представление, по итогам рассмотрения которого Самарским областным судом было отменено постановление Центрального районного суда г. Тольятти от 17.06.2010 г. – в итоге отменена отсрочка реального отбывания наказания в отношении осужденного за убийство жены Х. до достижения его детьми 14-летнего возраста. А ведь попытка уйти от отбывания реального срока наказания была основана на предоставлении липовых справок, подлинность которых не была проверена судом.

С учетом мнения Уполномоченного федеральным судьей Железнодорожного районного суда г. Самара 03.02. 2011 г. вынесено решение, согласно которому удовлетворены требования прокурора Железнодорожного района г. Самара к МП «ЭСО», департаменту управления имуществом городского округа Самара в защиту жилищных прав и интересов слепого гражданина Т. по вселению его в жилое помещение общежития и понуждения муниципалитета к заключению договора найма специализированного жилищного фонда с гражданином – и это после 13 лет хождений инвалида по всем инстанциям!

Судебным решением Ставропольского районного суда Самарской области от 10.03.2011 г., вынесенным с учетом мнения Уполномоченного по правам человека в Самарской области ОАО "ПО коммунального хозяйства г.о. Тольятти" отказано в выселении семьи М. из общежития без предоставления жилого помещения.

С учетом мнения Уполномоченного по правам человека Октябрьским районным судом в 2011 году вынесено 10 судебных решений по признанию права собственности (в порядке приватизации) на жилые помещения в доме №14 по ул. Ново-Садовая, ранее бывшего общежития ГОУВПО «Самарский государственный архитектурно-строительный университет».

Уполномоченным по правам человека было согласовано оказание бесплатной квалифицированной юридической помощи пенсионерам К., обратившимися к Уполномоченному в связи безуспешными попытками истребовать свой земельный участок из чужого незаконного владения. В результате участия адвокатов на стадии кассационного обжалования определение Богатовского районного суда от 24.11.2011г. о разъяснении порядка исполнения решения суда от 29.10.2009г. было отменено определением Самарского областного суда от 10.01.2012г.

Гражданину С., обратившемуся в приемную Президента РФ в Самарской области в связи с отказом Отделения Пенсионного Фонда в Кировском районе г.о. Самара в выплате двух пенсий по ст. 27.1 Федерального закона от 17.12.2001 № 173-ФЗ «О трудовых пенсиях в Российской Федерации» и по ст. 7.2. Федерального закона от 15.12.2001 № 166-ФЗ «О государственном пенсионном обеспечении в Российской Федерации» Уполномоченным по правам человека выдано правовое заключение с рекомендациями по разрешению конфликтной ситуации путем обращения в суд за разъяснением порядка исполнения решения суда от 17.06.2011 г. Определением Кировского районного суда от 10.01.2012 даны разъяснения в соответствии с правовым заключением УПЧ, в итоге бывший работник летно-испытательного состава получил положенные ему деньги.

Эти и другие примеры показывают, что существуют вполне законные механизмы, позволяющие без вмешательства в деятельность органов судебной власти, способствовать защите и восстановлению нарушенных прав граждан, тем более, когда речь идет о социально незащищенных гражданах, не располагающих средствами на оплату труда адвокатов или когда человеку приходится противостоять юридической мощи административных структур.

Уполномоченный с удовлетворением отмечает и признает позицию судейского сообщества Самарской области: «Формы и методы нашего взаимодействия могут быть разнообразными, но они должны быть корректными, уважительными, осуществляться строго в рамках полномочий, предоставленных в соответствии с Законом суду и Уполномоченному по правам человека и не связанные с вмешательством в деятельность судьи. […]

В целях повышения эффективной системы защиты прав граждан, мы готовы к более интенсивному информационному обмену. Наше взаимодействие должно быть постоянным и более широким»[15].

Определяя направления и формы «информационного обмена», в необходимости которого убеждены все его участники, Уполномоченный исходит из безусловного признания независимости и авторитетности судебной власти и недопустимости официально подвергать сомнению правильность судебных решений, вступивших в законную силу.

Уполномоченный в полной мере отдает отчет в том, что негативное восприятие судов, судебной системы в целом, судей, судебных процедур и судебных решений гражданами-заявителями во многом обусловлено тем, что суд объективно не может быть хорошим для всех.

Более того, наибольшую активность в защите своих действительных или предполагаемых прав проявляют именно те, кто недоволен судебным решением, поскольку оно вынесено не в его пользу. Собственный опыт работы Уполномоченного с обращениями граждан достаточен для того, чтобы знать, что недовольные судебным решением граждане нередко склонны не только к проявлению активности, но и к субъективным оценочным суждениям, к произвольной интерпретации норм действующего законодательства, и даже к преднамеренной клевете и оговору.

Понимая все это, Уполномоченный тем не менее убежден в том, что суд, который объективно не может быть хорошим для всех (и «выигравших», и «проигравших»), непременно должен быть понятным для всех (и «выигравших», и «проигравших», и любых других заинтересованных лиц). В этом случае Уполномоченный, выполняя собственные функции, готов разъяснять «проигравшим» их неправоту, укрепляя тем самым авторитет судебной власти. Но для этого судебные решения сначала должны быть понятны самому Уполномоченному и тем квалифицированным экспертам, которых он привлекает.

Главная проблема в защите прав человека в судебной системе - недостаточная эффективность и практическая недоступность существующих процедурных механизмов выявления и устранения судебных ошибок и восстановления нарушенных гражданских прав

Ваша честь и справедливость

Руководство отечественной судебной системы в полной мере осведомлено о том, что в общественном сознании по-прежнему сохраняется весьма критическое отношение к деятельности судебных органов.

В значительной степени это объясняется недовольством граждан судебными решениями, принятыми не в их пользу – а такие естественным образом составляют 50% участников судебного процесса. Но вряд ли только этим излюбленным аргументом самого судейского корпуса можно объяснить всю совокупность претензий, выдвигаемых гражданами и далеко не всегда заслуженно оформленных на уровне бытового сознания «повальной коррупцией и круговой порукой».

Реальная коллизия же заключается в противоречии между запросами общества на мудрое и справедливое правосудие и устойчивыми бюрократическими подходами к вынесению судебных решений на основе сугубо формального следования процедурным предписаниям и нормам материального закона даже в тех случаях, когда сам закон допускает возможность судейского усмотрения. Общей проблемой всего российского правосудия по-прежнему остается то, что реформирование пока не коснулось качественных подходов к судейству не как к разновидности чиновничьей службы, а как к важной социальной функции обеспечения гражданского примирения, основанного на предоставлении каждому, представшему перед судом, равных возможностей в защите своих прав и интересов. Профессиональное правосознание судейского корпуса в целом пока далеко от такого восприятия собственной роли в демократическом обществе.

Особый социальный статус судебной власти по-прежнему не воспринят многими российскими судьями, считающими себя призванными просто исполнять требования писаного материального и процессуального закона, ничем не отличаясь от чиновников исполнительной власти. Ориентация судейского корпуса на ежедневный поиск оптимальных (правосудных) способов разрешения любых судебных споров принципиально противоречит чиновничьему пониманию правосудия и пока, к сожалению, не стала главным направлением совершенствования судебной системы.

В судебном правоприменении понятия «законный» и «правовой» могут различаться в гораздо большей степени, нежели в любой другой государственной деятельности. Обычное чиновничье следование закону «от сих до сих», необходимое и относительно терпимое в других видах государственной службы, в судебной деятельности является тоже необходимым, но явно недостаточным, а иногда – и абсолютно нетерпимым, но, к сожалению, встречающимся в судах.

В реальности это означает, что формально все процедуры судебного разбирательства на разных стадиях судопроизводства по гражданским, уголовным и иным судебным делам в России существуют и даже развиваются.

Если есть какие-то процедурные пробелы, то они, по общеправовой логике, могут быть полноценно устранены верховенством и прямым действием конституционных норм (статьи 4 и 15 Конституции РФ), конституционно-правовым толкованием отраслевого законодательства, приоритетом общепризнанных норм и принципов международного права, определяющих международные стандарты прав и свобод человека. Правовые основания для такой деятельности судьи есть. Формально российский судья, применяя российские законы, ничем не ограничен в использовании норм не только статей Конституции России, но и положений Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, и прецедентов Европейского суда по правам человека в сходных правовых ситуациях.

Однако повседневная судебная практика в России, отраженная в массовом сознании населения, даёт основания убедиться в том, что перечисленные факторы восполнения процедурных и иных нормативных пробелов, реализации декларируемой правозащитной направленности имеющихся процедурных механизмов, в большинстве случаев либо вовсе не работает, либо работает недостаточно эффективно, обеспечивая преимущественно лишь формальное соблюдение закрепленных в законе правил. Иногда лишь непосредственное вмешательство Европейского суда по правам человека в частный случай рассмотрения конкретного судебного дела способно изменить ситуацию по нему со всеми характерными для такого вмешательства моральными и материальными издержками для всех участников процесса по этим делам и для Российской Федерации в целом.

Попытки Уполномоченного предупредить представителей судебной власти об угрозе именно такого, нежелательного для всех, развития событий по судебным делам, участниками которых стали граждане-заявители, нередко воспринимаются как неправомерное вмешательство в судебную деятельность и вызывают критическую реакцию со стороны судейского сообщества, вплоть до требования исключить анализ судебных решений из докладов Уполномоченного по правам человека, поскольку «вступившие в законную силу судебные постановления являются законными и не могут подвергаться сомнению»[16].

Нельзя не отметить, что в сознании значительной части судейского корпуса сложились не всегда правомерные, а зачастую и ложные бюрократические стереотипы в понимании основных принципов организации судебной власти, нередко связанные с искажением самой сути этих принципов.

Один из основных стереотипов заключается в том, что объективное положение об исключительном праве суда на разрешение судебных дел почему-то воспринимается как столь же исключительное право судить о качестве самой судебной деятельности.

Внимание к качеству правосудия не должно восприниматься как попытка вмешательства в сферу исключительной компетенции судов и уж тем более не должно вызывать отторжения у судейского сообщества.

В упоминавшейся программной статье В.В. Путин подчеркивает, что главный смысл открытости правосудия состоит в обеспечении возможности для общества видеть, «кто как работает. Какие решения принимаются по аналогичным делам, но с разным составом участников. Где мотивировка судьи продиктована не совсем понятной и прозрачной логикой»[17].

Рассчитывать на то, что в обществе не будут обсуждаться судебные решения по так называемым «резонансным» гражданским и уголовным делам только потому, что эти решения вступили в законную силу, сегодня нет никаких оснований. С людьми приходится общаться, и у Уполномоченного, в отличие от самих судей, нет возможности отстраниться от этого диалога, сославшись на завершенность всех официальных процедур по конкретному делу.

Еще труднее вести этот диалог с заявителями, когда они указывают конкретные нарушения процедурных правил, повлекших нарушение их гражданских прав, а официальные представители судебной системы в ответ на это либо вовсе молчат, либо приводят ссылки на номера статей законов, не считая необходимым привязать их к обстоятельствам конкретного дела.

Приведем характерный пример. Гражданка Н. обратилась к Уполномоченному с объемной жалобой на целую серию неправосудных и несправедливых, по ее мнению, судебных решений в отношении ее сына, осужденного в июле 2011 года Центральным районным судом г. Тольятти по ч.1 ст.30, п. «г» ч.3 ст. 228.1 УК РФ к 8 годам лишения свободы[18]. В обращении к Уполномоченному, переданному на рассмотрение председателю областного суда, Н. приводила доводы, касающиеся неправильного, по ее мнению, предвзятого, «с обвинительным уклоном» ведения процесса судьей, проявлений с её стороны «равнодушия, чёрствости, бесчеловечности» (несмотря на то, что подсудимый терял сознание в зале суда, судья продолжала процесс).

Эти доводы сопровождались указаниями на то, что все ходатайства стороны обвинения удовлетворялись, а ходатайства стороны защиты – игнорировались; что по ходатайству стороны защиты не был допрошен свидетель, явившийся в суд; что один из основных свидетелей обвинения – П. (участник «контрольной закупки» и, соответственно, очевидец задержания подозреваемого) заявил, что «ничего не помнит», и это заявление стало основанием для оглашения его показаний в суде и использования их в приговоре в качестве доказательств виновности Н.

К обращению Н. прилагалась расшифрованная фонограмма, сделанная в судебном заседании. В официальном ответе на это обращение, направленном заявителю и Уполномоченному, в части перечисленных здесь доводов, Самарский областной суд указал следующее: 1) приговор вступил в законную силу; 2) суд кассационной инстанции не усмотрел нарушений процессуального закона судьей; 3) оглашение в судебном заседании показаний свидетеля со стороны обвинения П. являлось обоснованным, в соответствии с ч.3 ст.281 УПК РФ; 4) «Ваши доводы о том, что судья проявила равнодушие, чёрствость, бесчеловечность по отношению к подсудимому нельзя признать состоятельным». В подтверждение последнего в письме приводится описание того, как судья все-таки вызвала скорую помощь подсудимому, которому стало плохо в судебном заседании, а потом и вовсе отложила судебное заседание.

Предельно строгий и лаконичный ответ из Самарского областного суда можно было бы считать даже исчерпывающим, если бы не следующие обстоятельства.

1)              Факт заявления, обсуждения и удовлетворения либо отклонения ходатайств обеих сторон должен отражаться в протоколе судебного заседания, который является предметом исследования в суде кассационной инстанции. Если соответствующие записи в протоколе есть, если судья проявила равное отношение к ходатайствам обеих сторон, то именно об этом, а не об отсутствии неких абстрактных «нарушений процессуального закона» можно было бы сказать в ответе заявителю. Содержание реального ответа оставляет большие сомнения в том, обеспечил ли судья равные условия состязания сторон, как того требует ст.15 УПК РФ и ст.6 Европейской конвенции о защите основных прав и свобод, а обращение к фонограмме, отражающей весьма драматические обстоятельства и вовсе убеждает в обратном. Если протокол судебного заседания по этому делу не отражал указанные обстоятельства, то это повод для претензий в адрес судьи, поскольку протокол должен отражать ход судебного заседания и фиксировать все процессуальные действия без исключения (ч.3 ст.259 УПК РФ).

2)              Согласно ч.4 ст.271 УПК РФ суд не вправе отказать в удовлетворении ходатайства о допросе в судебном заседании лица в качестве свидетеля, явившегося в суд по инициативе сторон. Если заявитель лжет в своем обращении к Уполномоченному и прилагает фальсифицированную фонограмму судебного заседания, то ему можно прямо об этом сказать. Если же он не лжет, то судья все-таки допустил прямое нарушение процессуального закона, связанное с ограничением предусмотренного ст.6 Европейской конвенции права на справедливую процедуру судебного разбирательства, которого почему-то не установила кассационная инстанция.

3)              Ссылка в ответе на ч.3 ст.281 УПК РФ как на основание оглашения в суде показаний свидетеля-очевидца, данных на предварительном следствии, тоже должна бы быть более развернутой, нежели просто указание на номер статьи. По правилам этой статьи допускается оглашать данные ранее показания «при наличии существенных противоречий» между ними и теми, что даны в суде. Вывод суда о наличии существенных противоречий между любыми показаниями, полученными на следствии, и утверждением свидетеля в суде о том, что он ничего «не помнит», а значит – вывод о возможности огласить прежние показания в судебном следствии и положить их в основу обвинительного приговора не выглядит столь уж бесспорным. Тем более –  использование прежних показаний такого свидетеля как главного доказательства виновности подсудимого, как минимум, нуждалась в дополнительной аргументации в приговоре. Но в приговоре такая аргументация отсутствует.

4) Судья, действительно, вызвала «скорую помощь», но только после неоднократных настоятельных просьб адвокатов и потери сознания подсудимым, что было истолковано судьей как симуляция. Адвокатам же в ответ на их просьбы было просто предложено покинуть зал заседаний, а впоследствии судьей было инициировано дисциплинарное производство в связи с имеющим место, по мнению судьи, нарушением требованием Кодекса профессиональной этики адвоката.

Прочтение расшифровки аудиозаписи и тем более, ее прослушивание не оставляет никаких сомнений по поводу событий, происходивших в заде заседаний. Оставляя оценки за рамками данного доклада, можно только констатировать факты: подсудимый падает в обморок, а судья продолжает заседание, прикрикивая на всех участников процесса.

Судья не могла не понимать, что подсудимый, находящийся в обморочном состоянии, лишен реальной возможности полноценно участвовать в судебном заседании и осуществлять свое право на защиту, которое в данном случае вовсе не замещается участием в деле адвокатов.
Получается, что фактически часть процесса велась «в отсутствие подсудимого», так как он не способен был в определенный период времени воспринимать происходящее, что само по себе является грубейшим нарушением уголовно-процессуального закона и всегда относилось к безусловным основаниям отмены приговора (п.3 ч.2 ст.289.17 УПК РФ).

Еще один достаточно распространенный стереотип: отсутствие обязанности комментировать свои судебные решения перед участниками процесса, публикой в зале судебного заседания, средствами массовой информации и вообще перед кем бы то ни было, некоторыми судьями почему-то иногда воспринимается, как отсутствие обязанности подробно и в доступной для понимания среднестатистического гражданина страны форме мотивировать сами судебные решения, объяснять все свои «доказательственные предпочтения», обосновывать отклонение ходатайств участников процесса или их замечаний на протокол судебного заседания и т.д.

По той же причине соответствие текста протокола судебного заседания реально происходившему в нем оценивается как нечто менее значимое, нежели соответствие его же тексту принятого решения. Мысли о фальсификации доказательств или о вынесении заведомо неправосудного решения здесь, как правило, не возникает.

В ежегодном докладе 2010 года было сформулировано предложение: «Внедрить в практику судопроизводства аудио- или видеозапись судебных процедур с обязательным их приложением к материалам дела (протоколу судебного заседания), сделав их доступными для сторон и использования в качестве основного средства разрешения заявлений, касающихся фиксации хода судебного разбирательства».

Смысл этого предложения сводился к тому, чтобы с помощью этой технически очень несложной в современных условиях процедуры обеспечить полноту и правильность отражения хода судебного заседания в процессуальных документах. Реализация этой меры не только способствует полноценной защите прав участников процесса, но и ограждает судей от возможной клеветы в их адрес, даёт бесспорные аргументы в диалоге с любыми заявителями и в адрес руководства судов, и в квалификационную коллегию судей и т.д.

Негативных последствий у этой меры, казалось бы, и вовсе нет. Но практика эта в работу судов до сих пор не внедрена, фонограммы, сделанные участниками процесса и прилагаемые к апелляционным и кассационным жалобам по-прежнему игнорируются как не имеющие процессуального значения. Реагирование Самарского областного суда на эту рекомендацию заключается в цитировании положений УПК и ГПК РФ и пересказом положений Федерального закона № 262-ФЗ «Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов в Российской Федерации».

Думается, что в данной области отправления правосудия у органов судебной власти и институтов государственной правозащиты есть общий интерес, связанный с усилением прозрачности отправления правосудия, особенно в свете задач развития судебной системы, сформулированных избранным Президентом Российской Федерации.

Еще один стереотип: незыблемое правило об исключительности и официально признанной истинности судебных решений, вступивших в законную силу, воспринимается как несомненное основание считать объективно правильным любое судебное решение только потому, что оно «устояло» в вышестоящих инстанциях, независимо от реальных причин, позволивших ему «устоять».

В ходе совещания судей Самарской области по итогам работы за 9 месяцев 2011 года в качестве подтверждения высокого качества рассмотренных уголовных дел приводилась статистика утвержденных приговоров от числа рассмотренных – 98,8% (за тот же период 2010 года – также 98,8%). Особой похвалы удостоились 10 городских и районных судов, у которых этот показатель был еще выше, а также 159 судей, которые работали вообще без отмены и изменения приговоров[19]. Примерно та же картина – и по гражданским делам, и в мировых судах. При этом везде данная статистика используется в качестве главной, если не сказать единственной, характеристики «качества судебных решений».

В этом контексте важно понять, где кончается «стабильность приговоров» и иных судебных решений и начинается бесполезность проверочных судебных инстанций. Если первое – это показатель официальной статистической отчётности, о котором с гордостью может рапортовать любое звено судебной системы, то второе – это показатель неэффективности судебной системы, предмет наиболее острой критики в её адрес и вечного недоверия к ней со стороны граждан и общества.

Тонкая грань между общепризнанной официальной правильностью судебного решения, вступившего в законную силу, и соответствием этого решения действительному положению вещей, адекватно оценивалась юристами с древнейших времен. Известен характерный латинский афоризм: «Res judicata facit ex albo nigrum, ex nigro album, ex recto curvum, ex curvo rectum» (буквально: «Состоявшееся судебное решение делает из белого черное, из черного белое, из прямого кривое, из кривого прямое»). Это правило означало, что все частные споры и оценки должны были прекращаться сразу же после того, как вступило в силу решение легитимного и авторитетного суда, каким бы неправильным по существу кому-то лично это решение ни казалось. Этот принцип не утрачивает своей актуальности по сей день и должен быть определяющим во взаимоотношениях между всеми субъектами права, как наделёнными властью, так и не наделёнными ею, во взаимоотношениях судебной власти с институтами гражданского общества и средствами массовой информации.

Это правило уважается и постоянно подчёркивается в решениях Европейского суда по правам человека: выявляя нарушения фундаментальных прав и свобод граждан разных государств в судебных и досудебных процедурах, Европейский суд никогда не оспаривает существа самих судебных решений, полагая, что оценка доказательств и установленных фактических обстоятельств дел является исключительной компетенцией национальных (внутренних) судов конкретных государств.

Но в этом же правиле, как видим, подчеркнуто и другое: в реальности чёрное не перестало быть чёрным, а кривое не стало прямым. Спорящие люди, отдаваясь в руки правосудия, просто условились подчиниться тому решению, которое будет. Задача суда – убедить в собственной непредвзятости и в объективной правильности своего решения.

В публичных оценках корпоративной замкнутости судебной системы нередко обнаруживается тенденция к явному преувеличению значимости её формальной, поверхностной составляющей: формирования судейского корпуса из технического персонала судов, создания «судейских династий» и т.п.
Создается иллюзия, будто бы, исключив эти легко выявляемые факты, можно создать кадровый корпус судебной системы, свободный от негативных проявлений корпоративности. Здесь нельзя не учитывать, что корпоративная замкнутость судебной системы – это естественное продолжение независимости судебной власти, и система, в принципе, должна быть готова защищать своих представителей от клеветы и от попыток давления. Более того, корпоративная замкнутость – это неизбежная составляющая социального авторитета судебной власти, без которого она никогда и нигде не существовала и не может существовать априори.

Корпоративная замкнутость судебной системы, таким образом, опасна не сама по себе, а лишь тогда, когда она создает препятствия для реализации главной функции самой судебной власти – обеспечивать судебную защиту гражданских прав и свобод с использованием процедур судебного разбирательства, отвечающих признанным стандартам справедливости.

Трудности диалога между гражданским обществом и судебной властью во многом обусловлены разницей в понимании феномена «правосудие».

В деловом общении понятие и термин «правосудие» употребляется в трех несовпадающих значениях: а) вид государственной службы и система государственных органов, ее осуществляющих; б) система процедур «судебного делопроизводства»; в) система взаимоотношений человека и государства (создавшего систему органов судебной власти), основанная на общепринятых представлениях о добре, зле, пользе и справедливости.

Очевидно, что все эти значения сосуществуют и, в идеале, не противоречат друг другу. Очевидно и то, что большинство чиновников от судебной системы воспринимает правосудие преимущественно как службу, как иерархическую структуру, как систему официальных процедур и отчётных показателей. Но столь же очевидно и третье: ни гражданскому обществу, ни простому гражданину, ни уполномоченным по правам человека такого понимания правосудия недостаточно.

Смысл существования судебной системы, равно как и смысл работы любого судьи – отвечать потребностям гражданского общества и граждан, сохранять и восстанавливать социальный мир, а вовсе не нагнетать социальную напряженность вынесением безответственных или непонятных решений, не говоря уже о заведомой их неправосудности и несправедливости.

Латинский принцип «Судья – это говорящий закон» («Judex est lex loquens»), подчеркивающий не только непредвзятость суда, но и незыблемый авторитет судебной власти и судебных решений, в цивилизованном государстве не должен приобретать примитивно-бюрократического смысла: «Это так, потому что судье так захотелось сказать». У всех заинтересованных лиц и у гражданского общества в целом не должно оставаться сомнений в том, что судья в каждом конкретном случае имел достаточные основания сказать именно так, независимо от того, удовлетворило это кого-то лично или нет. В таком случае и Уполномоченный имеет возможность адекватно реагировать на обращения заявителей, поддерживая авторитет судебной власти и предотвращая формирование негативных представлений о ней.

Сферой предметного интереса Уполномоченного всегда было исполнение судебных решений. В последние годы отмечается очевидный позитивный сдвиг в этой области, что во многом обеспечивается неформальным подходом руководства службы судебных приставов не только к исполнению собственных обязанностей, но и к обращениям граждан по поводу случаев нарушения их прав.

Очевидны подвижки в деятельности Управления ФССП России по Самарской области в связи с исполнением решений судов о взыскании алиментов и активизации практики возбуждения уголовных дел на злостных неплательщиков. По итогам 9 месяцев 2011 года приставы возбудили 797 таких уголовных дел. Высокие показатели характерны для исполнения решений о взыскании задолженностей по заработной плате. В 2011 году на исполнении в структурных подразделениях Управления ФССП России по Самарской области находилось около 14 000 таких исполнительных производств, из них окончено или прекращено около 12000 (85%) на общую сумму более 220 млн. рублей (75%). В связи с фактическим исполнением требований исполнительных документов окочено более 8 000 (75%) исполнительных производств, взыскано свыше 145 млн. рублей (66%)[20].

Удовлетворение вызывает и достаточный уровень взаимопонимания, характерный для официального диалога Уполномоченного с УФССП России по Самарской области. Ответы этого ведомства в адрес Уполномоченного, как правило, наиболее информативны, подробны, аргументированы ссылками на материалы конкретных исполнительных производств. Однако и здесь есть резервы для оптимизации взаимодействия.

В докладе за 2010 год была отмечена специфическая особенность в деятельности службы судебных приставов: повышенная активность, требовательность и оперативность судебных приставов-исполнителей в обеспечении исполнения обязательств граждан перед государством, сочетается с заметно меньшим проявлением этих качеств в работе с исполнением взысканий в пользу граждан.

И хотя Федеральный закон 02.10.2007 г. № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве» требования физических лиц отнесены только к четвертой очереди взыскателей, анализ обращений в адрес Уполномоченного дает основания считать, что это – не единственная причина отмеченного в докладе явления.

В обращении гражданина О. к Уполномоченному описывается долгая (более 2,5 лет) история взыскания денежных сумм со строительной компании, не выполнившей свои обязательства по договору долевого участия в строительстве жилого дома[21]. Должник все это время меняет юридические и фактические адреса, проходит перерегистрацию, осуществляет предпринимательскую деятельность и благополучно уклоняется от исполнения судебных решений.

Все государственные структуры, в которые обращается взыскатель (включая подразделения ФССП и прокуратуру), подробно информируют обратившегося обо всех этапах движения его собственных жалоб, о проверках, проводимых в отношении того, на кого он жалуется, и даже о мерах по привлечению к ответственности сотрудников, виновных в волоките.

При этом из официальной переписки видно, что основную информацию о должнике и о его имуществе государственные службы все это время черпают, главным образом, от самого заявителя.

Из переписки нельзя понять, принимались ли какие-то меры по устранению препятствий для взыскания и обеспечению самого взыскания. Постепенно переписка, ответы, проверки и новая переписка превратились в самоцель.

Очевидно, что заявитель изначально ждал от государства вовсе не проверок и наказаний виновных, а взыскания денежных сумм в его пользу.

Понятно, что трудности взыскания денежных сумм в пользу гражданина в данном случае, как и во всех подобных, обусловлены множеством объективных причин: сменой «юридической личности» должника, его юридического и фактического местонахождения, умышленными действиями, направленными на уклонение от исполнения судебных решений и т.д.

Но ведь для преодоления именно таких трудностей создана специальная государственная структура, а вовсе не для многочисленных, пространных и явно затянувшихся во времени объяснений, почему эти трудности оказались для нее непреодолимыми.

Понимая, что препятствия для работы судебных приставов на самом деле, конечно же, существуют (например – банкротство организации-должника по заработной плате[22]), нельзя не подчеркнуть, что нередко из-за плохой работы конкретных чиновников «непреодолимыми» становятся любые препятствия.

Например, препятствием для исполнения судебного решения об освобождении соседями-должниками незаконно занятого земельного участка, принадлежащего гражданке П[23]., в течение всего 2011 года, судя по официальным «разъяснительным ответам» отдела судебных приставов в Кинельском районе, являлось простое нежелание должников освобождать этот участок, несмотря на применяемые в отношении них меры административной ответственности (в мае и в декабре 2011 года). Исполнительное производство по этому делу возбуждено 25 января 2011 года, и всё это время участница Великой Отечественной войны, пенсионерка П. получает от службы судебных приставов «разъяснительные ответы» вместо освобождения земельного участка, который, как известно, не надо выявлять и разыскивать, как не надо разыскивать и живущих здесь же должников.

Наш общий опыт многократно показывал, что попытки как-то «отписаться» от требований заявителей, проигнорировать их доводы или «спрятаться» за цитаты из текстов законов и ведомственных инструкций, как правило, не только не снимают проблему, но и многократно ее обостряют.

Попытка имитации решения проблемы на первоначальном этапе постепенно вовлекает в этот процесс все новых участников, переписка затягивается на годы, сотрудники участвующих в этом процессе служб отвлекаются от куда более важных и срочных дел.

Не самая сложная в юридическом и организационном отношении ситуация с несвоевременным фактическим окончанием исполнительного производства в отношении гражданки В. обернулась для нее двухлетней перепиской с несколькими государственными структурами, новыми судебными решениями и очевидно возросшим эмоциональным напряжением[24].

Между тем первоначально речь шла только о том, чтобы фактически реализовать никем не оспариваемое решение об окончании исполнительного производства и прекратить действие правоограничительных мер в отношении теперь уже бывшего должника: неправомерно наложенный арест на один из банковских счетов В. почему-то не был снят в течение полутора лет после признания его неправомерным. Из официального ответа УФССП России по Самарской области №63/16-2055-А13 от 22.04.2011г. следует, что виновные строго предупреждены, а кто-то даже уволен, однако к чему эти запоздалые крайности, если проблема была очевидной с самого начала?

Характерным примером служит двухлетняя история розыска должника-алиментщика по обращениям и жалобам гражданки Г. в интересах своей дочери и внучки[25]. В этой истории был эпизод обращения Алексеевского районного отдела ССП в ОВД района с постановлением об организации розыска должника, пятимесячное фактическое бездействие органов внутренних дел, проверка прокуратуры района, по результатам которой были направлены требования о привлечении виновных лиц к ответственности.

Обо всех этих чиновничьих «приключениях» разные государственные структуры добросовестно и подробно извещали заявительницу – работницу сельской библиотеки, маму и бабушку людей, в интересах которых она неоднократно обращалась к этим структурам.

Очевидно, что ждала пожилая женщина совсем не этого. 14 ноября 2011 года отдел судебных приставов Нефтегорского района сообщил Уполномоченному о том, что исполнительные документы, наконец, направлены по установленному месту работы должника в г. Отрадном, установлено также и место его фактического проживания в этом городе.

Ожидаемый гражданкой Г. результат был достигнут. Жаль только что с момента ее первого обращения к Уполномоченному до момента наступления этого результата прошло два с половиной года.

В приведенных и многих других случаях граждане-заявители первоначально пытались добиться исполнения уже состоявшихся в отношении них судебных решений и не имели никаких претензий ни к службе судебных приставов, ни тем более к правоохранительным ведомствам.

Однако формализм и нерадивость конкретных сотрудников, помноженная на несвоевременное и неадекватное реагирование на сигналы об их некачественной работе постепенно «вырастили» проблему до уровня неверия граждан в дееспособность всей правоохранительной системы страны, до убеждения в её глобальной коррумпированности и круговой поруке, до «жажды крови» всех своих обидчиков. Едва ли такой итог выгоден хоть кому-то.

У этой проблемы есть еще один аспект – кадровый. Отсутствие реагирования руководства на какие-то незначительные служебные нарушения своих сотрудников, в подавляющем большинстве случаев постепенно становится причиной для более серьёзных нарушений, поощренных ощущением вседозволенности.

В связи с этим не кажется случайным, что приставы-исполнители, причастные к «неподтвердившейся» жалобе гражданки Д. на их грубость и незаконные действия (жалоба упоминалась в докладе за 2010 год, есть «отказные решения» СУ СК России по Самарской области), в 2011 году стали обвиняемыми по уголовным делам.

В частности, бывший судебный пристав-исполнитель отдела судебных приставов Кировского района г. Самара Султанова Е.М., используя свое служебное положение и имея доступ к денежным средствам, получаемым от должников по исполнительным производствам, похитила часть денежных средств, передаваемых ей должниками. Суд признал её виновной в совершении преступления, предусмотренного ч.3 ст. 159 и ч.3 ст. 160 УК РФ и определил наказание в виде 2,5 лет лишения свободы (условно) с испытательным сроком 3 года, с лишением права в течение трёх лет занимать должности на государственной службе, а также удовлетворил гражданские иски потерпевших о возмещении материального ущерба в общей сумме более 200 тысяч рублей[26].

Согласно жалобе И. судебные приставы-исполнители умудрились передать арестованное имущество (автомобиль) должнику, а отнюдь не взыскателю[27].

Однако, несмотря на все сегодняшние претензии к системе исполнения судебных решений и на все сбои в работе судебных приставов-исполнителей, главной чертой взаимодействия Уполномоченного с Управлением ФССП России по Самарской области справедливо было бы считать готовность этой госструктуры к совместному решению проблем граждан.

[1] Путин В.В. Демократия и качество государства // Коммерсантъ. 6 февраля. 2012 г.

[2] Мерзликина Н.И. Итоги работы судов области // Юрист Поволжья. 2011. №№ 11-12 (ноябрь декабрь)

[3] Письмо начальника Управления Судебного департамента в Самарской области Сафоненко Ю.Н. исх.№ УСД-р/133 от 25.01.2010 г., исх.№ УСД-1/186 от 07.02.2011 г., исх.№ УСД-1/393 от 27.02.2012 г.

[4] Письмо Председателя Самарского областного суда Дроздовой Л.П. и Председателя Совета Судей Самарской области Аганиной Л.А исх. № 01/2800 от 02.12.2011г.

[5] Путин В.В. Демократия и качество государства // Коммерсантъ. 6 февраля. 2012 г.

[6] По данным И.Б.Михайловской в период с 2004 по 2009 год в среднем по России этот показатель уверенно держался на уровне 90-91 % (См.: Михайловская И.Б. Процессы управления в судебной системе. М., Проспект, 2012. С.50.

[7] Письмо начальника Управления Судебного департамента в Самарской области Сафоненко Ю.Н. исх.№ УСД-1/186 от 07.02.2011 г.

[8] Письмо начальника Управления Судебного департамента в Самарской области Сафоненко Ю.Н. исх.№ УСД-1/393 от 27.02.2012 г.

[9] Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 06.12.2006 № 60 «О применении судами особого порядка судебного разбирательства уголовных дел».

[10] Письмо Председателя Самарского областного суда Дроздовой Л.П. и Председателя Совета Судей Самарской области Аганиной Л.А исх. № 01/2800 от 02.12.2011г., стр. 7

[11] Письма начальника Управления Судебного департамента в Самарской области Сафоненко Ю.Н. исх.№ УСД-р/133 от 25.01.2010 г., исх.№ УСД-1/186 от 07.02.2011 г., исх.№ УСД-1/393 от 27.02.2012 г.

[12] Российская газета. 16 марта 2012.

[13] Письмо Председателя Самарского областного суда Дроздовой Л.П. исх. № 01/431 от 22.02.2012 г.

[14] Письмо Председателя Самарского областного суда Дроздовой Л.П. и Председателя Совета Судей Самарской области Аганиной Л.А исх. № 01/2800 от 02.12.2011г.

[15] Письмо Председателя Самарского областного суда Дроздовой Л.П. и Председателя Совета Судей Самарской области Аганиной Л.А исх. № 01/2800 от 02.12.2011г.

[16] Письмо Председателя Самарского областного суда Дроздовой Л.П. и Председателя Совета Судей Самарской области Аганиной Л.А исх. № 01/2800 от 02.12.2011 г.

[17] Путин В.В. Демократия и качество государства // Коммерсантъ. 6 февраля. 2012 г.

[18] Жалоба Н. вх. № Н/458-11 от 12.05.2011 г.

[19] Мерзликина Н.И. Итоги работы областных судов // Юрист Поволжья. 2011. №№ 11-12 (ноябрь-декабрь).

[20] Письмо и.о. руководителя УФССП России по Самарской области Васильева А.В. исх. № 63/12-41-АВ от 17.02.2012г.

[21] Жалоба О. вх. № О/1288-10 от 22.12.2010 г.

[22] Материалы заседания коллегии УФССП России по Самарской области от 31 января 2012 г.

[23] Жалоба П. вх. № 1100-11 от 09.11.2011 г.

[24] Обращение В. вх. № 740 от 25.03.2011г.

[25] Жалобы Г. вх. № Г/751-09 от 29.06.2009 г., вх. № Г/1482-09 от 22.12.2009 г., вх. № Г/382-10 от 16.04.2011 г.

[26] Информация пресс-службы Управления Федеральной службы судебных приставов России по Самарской области.// www.r63.fssprus.ru// 13 апреля 2011 г.

[27] Обращение И. вх. № И/551-11 от 27.05.2011г.